§ 3. Поход на Псков архиепископа Альберта, 1253 г.
Можно согласиться с теми, кто считает политику Андрея, которую тот пытался реализовать в 1252 г., действительной альтернативой линии на сближение с Ордой, проводником которой стал Александр1. Однако история показала, что эта альтернатива была мнимой; ее проведение столкнулось с непреодолимым в то время сопротивлением монголов. Включение в великую континентальную империю предоставляло несравненно больше возможностей, нежели волна кровопролития, которая должна была подвести Русь к попытке положиться на зыбкую основу обещаний помощи из Латинской Европы. В Галиции, погрузившейся в 1250-е гг. в войну с монголами, тактика сближения с Западом привела к потере национально-государственной идентичности и поглощению страны соседями, менее затронутыми войной с кочевниками. С другой стороны, политические мероприятия Александра и трансляция в Орду русских культурно-конфессиональных элементов могли привести к адаптации кочевников, этническому преобразованию их правящего класса. В итоге это и случилось: из числа высших имперских чиновников быстро исчезли монголы; язык деловой переписки почти сразу был заменен на уйгурский; поддержка со стороны покоренных народов была всегда важна монгольским правителям, которые искали и нашли опору в русских князьях Северо-Востока. Старший сын Батыя Сартак, фактически управлявший западным улусом в начале 1250-х гг., по некоторым предположениям, был не только христианином, но и православным. Уже к 1261 г. в столице Золотой Орды Сарае существовала православная епархия2. Многое указывало, что после ухода поколения монголов-завоевателей придет время культурной экспансии Руси на Восток, экспансии способной перевести небольшое Владимирское княжество в статус континентальной сверхдержавы.
Стоит отметить, что при всей неоднородности оценок забывают упомянуть, что сражение 24 июля 1252 г. у Переяславля-Залесского было не только первым боестолкновением русских войск с монголами после 1238 г., но и собственно вторым после битвы у Коломны (январь 1238 г.) правильным полевым сражением с монголами3. Никогда после Коломны русские не выходили в поле против монголов — ни на юге Руси, ни на западе, ни на северо-востоке. Следует подчеркнуть это, так как разгром 1238 г. часто признается исследователями создателем психологического комплекса чуть ли не у всего русского народа, который с тех пор панически боялся открытого боя с кочевниками.
Кроме того, сражение у Переяславля было далеко не маленьким и совершенно несправедливо забытым. С русской стороны участвовал владимирский полк, а также ополчения нескольких других городов (возможно, Переяславля, Дмитрова, Твери). Возглавлял армию великий князь Андрей вместе с братом Ярославом — под контролем этих правителей находилась добрая половина Владимиро-Суздальского княжества. Не малыми были и силы монголов. Летопись называет трех предводителей иноземцев: Неврюй, Котья и Олабуга Храбрый. В.Л. Егоров отмечал, что в Новгородской IV Неврюй назван царевичем, что может указывать на его высокое положение в военной иерархии Орды4; Олабуга в русских источниках именуется Храбрым, что, по мнению Егорова, «является явной калькой с монгольского титула»5. Все это указывает на серьезность тех сил, что были направлены Батыем на Русь. Котья и Олабуга — очевидно, темники, прикомандированные к Неврюю, то есть численность монгольских войск могла достигать трех туменов, 30 тысяч всадников. О численности русских полков никаких данных нет — вероятно, их было значительно меньше, но масштаб сражения все же впечатлил современников: «бысть сеча велика», — записал летописец.
Немецкие рыцари. Прорисовка из рукописи конца XII в.
Казалось, что история в значительной степени повторилась. Действительно, разгром у Переяславля по своему значению для края вполне мог быть сопоставлен с разгромом у Коломны. «Неврюева рать» нередко выступает у исследователей вторым «Батыевым пленением»6. Воины Неврюя захватили Переяславль и разорили его окрестности. Однако огненной волны, прошедшей по всей Суздальской стране, судя по всему, не было. Повесть о Неврюевой рати говорит, что «безбожнии Татарове плениша градъ Переяславль, собрали пленников и много зла сотворивъ отъидоша»7. Переяславский книжник записал, что монголы «россунушася по земли», то есть собственно по Переяславской земле, а затем «люди бещисла поведоша до конь и скота, и много зла створше, отидоша»8. Скорее всего, разорению подверглось только Переяславское княжество и окрестности вдоль пути монголов от Владимира и Клязьмы. В ЖАН говорится, что Александр, вернувшись из Орды, «церкви въздвигну, грады исполни, люди распуженыа събра»9. Для сравнения, его отец, когда ушли монголы, «церкви очисти отъ трупия мертвыхъ, и кости ихъ сохранивъ, и пришелци утеши, и люди многы собрах», а Александр только «распугавшихся» успокоил10.
Важное значение сыграла «Неврюева рать» и для русско-немецкого противостояния в Прибалтике. Андрей был явно обижен на брата и первым делом направился в Новгород — вотчину Александра — проситься туда князем. Но его не приняли (уже второй раз — первый в 1241 г.). Он перебрался в Псков, где ждал свою княжну — дочь Даниила Галицкого, с которой обвенчался только три года назад. В Пскове, судя по всему, он провел много времени, но и там не был принят как князь. Затем с супругой проследовал в Ревель и далее в добровольную эмиграцию в Швецию. Надо полагать, он в своих беседах с местными правителями описывал чудовищные и катастрофические последствия Неврюева пленения. В глазах собеседников должны были предстать картины Батыева погрома. Наверняка Андрей имел встречи и беседы с представителями местного архиепископа Альберта Зуербеера, выступавшего после 1247 г. в качестве папского легата для Руси, неоднократно пытавшегося склонить русских правителей к покорности Риму и давно вынашивавшего планы по развитию немецкой экспансии на Восток. От Андрея Альберт получил важнейшую и, видимо, определившую все последующие действия архиепископа информацию: 1) Суздальская земля подверглась тотальному разорению, сопоставимому с нашествием 1238 г.; 2) в Пскове не хотят принимать в качестве правителя князя из Суздаля, даже если он ранее был великим князем Владимирским.
Казалось, что все сходилось к необходимости выступить и захватить Псков, отслужив мессу в Троицком соборе. Даже великий князь Владимирский вместе с галицкой принцессой (дочерью Даниила, короля Руси) бежал из страны. Все очень напоминало 1238 год. В Новгороде опять не было князя — Александр осел во Владимире, а вместо себя посадил малолетнего сына Василия11. Псковичи были испуганы и не надеялись на помощь соседей. В 1253 г. умер Рижский епископ Николай — давний соперник Альберта. Архиепископ срочно перенес свою резиденцию в Ригу и начал готовить вторжение.
В эти годы (1252—1253) основная ударная сила ливонцев — тевтонские рыцари — была занята войной в Жемайтии (Литва)12. Альберт давно конфликтовал с братьями в Пруссии. Вполне возможно, что он даже не стал привлекать их к новой войне на Востоке, но попытался воспользоваться наличными средствами — вассалами Дерптского епископа, воинами из подконтрольной ему Виронии и ополченцами. Делиться славой с Орденом Альберт, надо полагать, не захотел. Судя по всему, это его и подвело — армия оказалась небольшой и плохо организованной: как только крестоносцы услышали о подходе новгородского войска, они просто бежали и даже не решились на сражение. Надо полагать, впечатление от Ледового побоища еще было очень живо в Ливонии.
Новгородская летопись излагает события 6761 мартовского (март 1253 — февраль 1254) года в следующем порядке:
«Того же лета придоша Немци подъ Пльсковъ и пожгоша посадъ, но самехъ ихъ Пльсковичи биша. И поидоше новгородци полкомь к нимъ из Новагорода, и они побегоша проче.
И пришедшее новгородци в Новъгородъ, и покрутившееся идоша за Нарову, и створиша волость ихъ пусту;
и Корела такоже много зла створиша волости ихъ.
Того же лета идоша съ Пльсковичи воевать ихъ, и они противу ихъ поставиша полкъ, и победиша я Пльсковичи силою креста честнаго: сами бо на себе почали оканьнии преступници правды;
и прислаша въ Пльсковъ и в Новъгородъ, хотящее мира на всеи воли новгородьскои и на пльсковьскои; и тако умиришася»13.
Поход Альберта Зуербеера на Псков закончился полным провалом, заработать славу стратега и полководца архиепископу не удалось. Не помогла и тактическая помощь союзной ему Литвы, возглавляемой князем Миндовгом (Mindaugas; ум. 1263). Еще до нападения на Псков в начале 1253 г. источники фиксируют вторжение в новгородскую землю (к Торопцу) литовских отрядов14. Эти действия, по мнению исследователей, были скоординированы Миндовгом с архиепископом Альбертом, пытавшимся таким образом организовать еще один фронт вторжения католических сил на Русь15. Князь Миндовг в ходе гражданской войны 1249—1252 гг. сумел монополизировать власть в Литве. В поисках помощи против галицких князей Романовичей, поддерживавших его противников в борьбе за власть, литовский правитель принял покровительство Рима, около 1251 г. был крещен латинским священником, а летом 1253 г. принял и королевскую корону. В 1253 г. он действительно вел активные переговоры с архиепископом Альбертом и был склонен поддержать его военные предприятия против Северной Руси, родственников Даниила Галицкого16.
Сам того не подозревая, Альберт Зуербеер, так долго готовившийся к «натиску на Восток», стал инициатором перелома в борьбе за Прибалтику — смены инициативной стороны. Ранее мы наблюдали некоторую пассивность русских, которые после 1224 г. совершили только два коротких вторжения в Эстонию (1234 и 1242 гг.). Каждый раз это были ответные вторжения — карательные акции против агрессии с Запада. Возмутителями спокойствия неизменно выступали немцы. Теперь же последовала серия грабительских налетов новгородцев, псковичей и даже карел — единственный зафиксированный источниками случай карельского вторжения в Эстонию. Ответные вторжения теперь, как и во времена Мстислава Удалого, стали совершенно не пропорциональными — за разорение псковского посада русские ответили тотальной войной в Уганди и Виронии, огнем и мечом прошлись по всей Восточной Эстонии. Война в Прибалтике после десятилетнего перерыва разгорелась с новой силой, но теперь это больше напоминало давление на Запад, чем прежнюю ориентацию на Восток.
* * *
Новгородцы, узнав о бегстве немцев из-под Пскова, вернулись домой, но, видимо, боевой задор еще не остыл, и вскоре, «покрутившеся», они двинулись опять в Прибалтику. Некоторое смущение у исследователей вызывает направление нового вторжения — «за Нарову». Е.Л. Назарова считает, что поход имел целью «прекратить засылку светских и духовных эмиссаров из Ливонии»17. Этим же объясняется участие карелов, которые также стремились пресечь поддержку прозападных настроений в среде местных нобилей18. Надо полагать, проникновение католических проповедников в области расселения води, ижоры и карел при архиепископе Альберте активно стимулировалось. Кроме того, как мы предположили выше, основным организационным центром нападения на Псков выступал именно Альберт Зуербеер, который контролировал и владения Дерпта, и Виронию. Соответственно, нападение за Нарву — в Виронию — было оправдано и участием местных землевладельцев в походе на Псков.
Е.Л. Назарова сводила всю кампанию к одному предприятию, в котором участвовали и новгородцы, и псковичи. Причем маршрут вторжения исследовательница вынуждена была сделать предельно необычным: псковичи атаковали Дерпт вместе с новгородцами, но сделали это обойдя с севера Чудское озеро19. Однако летописная статья нигде не упоминает Дерпт или его область; также нигде не сказано, что речь идет о немцах — везде использовано указание «ихъ»: «волость ихъ», «волости ихъ», «воевать ихъ», «противу ихъ». Из текста видно, что «ихъ» — это те, кто за Нарвой, то есть датские земли, Вирония. Кроме того, летописец, очевидно, разделяет два похода: 1) новгородцы «идоша за Нарову» и карелы «такоже»; 2) «Того же лета идоша [новгородцы] съ Пльсковичи воевать ихъ». Судя по всему, основной силой второго похода были псковичи — новгородцы были представлены лишь небольшим отрядом. Это видно из сообщения новгородской летописи, что победителями битвы с местными жителями выступают только псковичи: «победиша я Пльсковичи силою креста честнаго». Летописец подчеркивает карательный характер акции, а битва с датскими вассалами представлена как Суд Божий за нарушение условий договора: «сами бо на себе почали оканьнии преступници правды». Первый поход новгородцев и карел, вероятно, был неожиданным и не завершился битвой, а псковичей уже встретил полк «ихъ».
Новгородско-карельский и псковский походы в Виронию, духовенство которой возглавлял с 1247 г. ставленник Альберта Зуербеера Дитрих Минден20, в очередной раз подтверждают причастность папского легата к нападению на Псков в 1253 г. Причем эта причастность была очевидна и русской стороне. Скорее всего, ограблению подверглись и некоторые области Дерптской епархии.
Уже в конце 1253 г. немцы срочно запросили мира — как в Новгород, так и в Псков прибыли послы, которые согласились на все лишь бы прекратить налеты русских: «прислаша въ Пльсковъ и в Новъгородъ, хотящее мира на всеи воли новгородьскои и на пльсковьскои». По мнению Назаровой, мир был заключен с Дерптским епископом, которого представлял Альберт Зуербеер21. В любом случае подписантом с немецкой стороны должен был выступить кто-то из окружения архиепископа Альберта (например, виронский епископ Дитрих Минден), который таким образом утвердил крах своей политики на Востоке22.
Обращает на себя внимание разделение посольств в Новгород и Псков. Если это не риторическая фигура, то речь должна идти о независимых мирных договоренностях каждого города23. Назарова обнаруживает даже различные подходы к этим соглашениям у новгородцев и псковичей: если новгородцы позднее неоднократно будут участвовать в походах в Эстонию, то псковичи заключили чуть ли не вечный мир — ни в походе на Дерпт в 1262 г., ни в Раковорском походе Юрия Андреевича 1267 г. они не участвовали24. Очевидно, что мир 1253 г. закрепил отказ архиепископа Альберта и Дерптской епархии на Псков, однако про взаимные обязательства псковичей говорить сложнее. Среди участников похода 1262 г. большинство летописей псковичей не упоминает — исключение составляет только поздняя Псковская 3-я летопись25. Но русские войска неизбежно проследовали в 1262 г. в Эстонию по псковской территории, и, например, А.В. Валеров считает, что факт участия псковичей в походе «не должен вызывать сомнений»26. Примерно то же можно сказать про Раковорский поход 1268 г., в котором активное участие принимал (и это указано почти во всех летописях) псковский князь Довмонт. Надо полагать, мир 1253 г. прежде всего оформил обязательства немецкой стороны — отказ от претензий на Псков и от агрессивной проповеди в Карелии, а ответные обязательства носили либо условный, либо временный характер.
* * *
Направляя отдельных послов в Псков, немцы не только фиксировали положение вещей и независимость местной общины, но специально подчеркивали это. Вся ситуация 1253 г. должна была оказать влияние и на псковичей. При нападении они не смогли или не решились справиться с интервентами самостоятельно, но запросили новгородской помощи. Позднее, однако, сами пошли в Виронию, бились с немцами в поле и победили. Самосознание горожан должно было укрепиться, а причиной прежней пассивности могло быть признано отсутствие своего князя. В 1250-х гг. мы будем наблюдать попытки псковичей утвердить у себя независимого правителя, что было обусловлено как становлением городской общины27, так и внешней угрозой. Одновременно наблюдался и обратный процесс: правители Северо-Востока, поставленные перед необходимостью признать безоговорочную власть монголов, нередко делали попытки уйти из подконтрольных Орде областей и закрепиться в землях, куда ордынцы пока не добрались.
Первым таким правителем был Андрей Ярославич, герой удивительной и уникальной ситуации, когда великий князь бежит из столицы и пытается укрыться в захолустном Пскове, а потом и в Ревеле, и в Упсале. Чуть ли не его примеру последовал уже в январе 1254 г. Ярослав Ярославич, союзник Андрея в битве у Переяславля. Суздальская летопись сообщила:
«На зиму по Крещении Ярославъ князь Тферьскыи, сынъ великого князя Ярослава, с своими бояры поеха в Ладогу, оставя свою отчину; Ладожане почьтиша и достоиною честью»28.
Информация о перемещениях Ярослава заканчивалась для северо-восточного автора в Ладоге. Однако новгородская летопись ничего не знает о поездке князя в Ладогу, но сообщает, что он вокняжился в Пскове:
«Того же лета, на зиму, выбеже князь Ярославъ Ярославичь из Низовьское земли, и посадиша его въ Пльскове»29.
Исследователи нередко видят причину бегства Ярослава в его ссоре с братом Александром30. Вполне вероятное мнение, но слишком явно указывающее на неуживчивый характер нового великого князя: фиксируется целая череда ссор — 1248, 1252, 1254 гг. После смерти Святослава Всеволодовича в 1253 г. мы продолжаем наблюдать распад суздальской династии на две группировки: 1) Александр Ярославич с ростовскими князьями — потомками Константина Всеволодовича; 2) Андрей и Ярослав Ярославичи. Первая группа условно может быть связана с политикой «замирения Орды», а вторая — сторонники неприятия монгольской власти. Представители второй группы потерпели поражение — прежде всего, от войск Неврюя. Андрей немедленно отправился в эмиграцию, а Ярослав более полутора лет оставался на Северо-Востоке, пытаясь примириться с положением дел. Теперь можно было сказать, что антимонгольски ориентированный правитель обосновался в Пскове.
В 1255 г. разгорается конфликт новгородцев с Александром Ярославичем. Считается, что горожане пытались воспротивиться безусловному хозяйничанью в городе ставленников великого князя. Александр после переезда во Владимир в 1252 г. назначил к ним малолетнего сына Василия, что должно было закрепить за его наследниками новгородский стол и существенно урезать местные вольности31. В 1255 г. горожане выгнали Василия и «вывели» к себе из Пскова Ярослава32. Александр Ярославич двинул войска, Ярослав бежал, и горожане вынуждены были покориться33.
В этом контексте примечательными будут наблюдения о сроках возвращения князя Андрея из Швеции и о результатах этой поездки. Первый результат мы уже наблюдали: очевидно, что информация о Неврюевой рати, полученная в гипертрофированной форме от Андрея архиепископом Альбертом, заставила немцев с союзной Литвой начать наступление в 1253 г. Провал этого наступления вынудил латинян к осторожности. Следующую вылазку, отмеченную летописью под 1256 г., произвели уже шведы вместе отрядами крупных феодалов из Виронии фон Кивелей — они попытались закрепиться на восточном берегу Нарвы:
«Придоша Свеи, и Емь, и Сумь, и Дидманъ [Дитрих фон Кивель] съ своею волостью и множьство [вероятно, чуди] и начаша чинити городъ на Нарове. Тогда же не бяше князя в Новегороде, и послаша новгородци в Низъ къ князю по полкы, а сами по своеи волости рослаша. Они же оканьнии, услышавшее, побегоша за море»34.
Эстонцы (чудь), вероятно, были привлечены как рабочая сила для возведения укреплений. Основными инициаторами вторжения представлены шведы с союзными финнами и тавастами. Состав армии вторжения сильно напоминал 1240 год. Инициатором нападения на этот раз, без сомнения, выступил управитель шведского государства — ярл Биргер, имевший большие планы по расширению своих владений в Восточной Прибалтике35. У Биргера гостил великий князь Андрей со своей супругой галицкой принцессой. У нас нет серьезных оснований обвинять Андрея в причастности к этому предприятию, но информационным агентом он, скорее всего, был. В поздних летописях встречается версия, что Андрей во время пребывания в Швеции был убит — толи «от чюди», толи «от немець»36. В Софийской первой летописи говорится даже, что Андрей был убит во время сражения с немцами — «на рати убьенъ бысть от немець»37. С другой стороны, более ранние источники фиксируют смерть Андрея, названного князем Суздальским, в 1264 году — вскоре после Александра38.
Причем Андрей назван в составе делегаций русских князей, побывавших в Орде в 1257 и 1258 гг.39 Первая поездка, очевидно, связана со сменой хана — в 1255 г. умер Батый, которому наследовал малолетний Улагчи. Александр Ярославич собирался сразу же прибыть на Волгу, но этому помешали события на Нарве. Делегация князей уже в 1256 г. отправилась в Орду, но достигла только Тородда Радилова, откуда Александр повернул в Новгород, а дальше поехал только ростовский князь Борис Васильевич (сын Василия Константиновича), который доставил новому хану дары от великого князя:
«Поехаша князи на Городець, да [князь Александр поехал] в Новъгородъ; князь же Борисъ поеха в Татары, а Олександръ князь послалъ дары. Борисъ же бывъ у Улавчня дары давъ, и приеха в свою отчину с честью»40.
В.Н. Татищев пытался реконструировать события таким образом, что дары Александра к Улагчи были связаны с просьбой помиловать брата Андрея, ставшего нижегородским князем:
«Поеха князь Андрей на Городен и в Новград Нижний княжити. Князь же Борис Василькович ростовский иде в Татары со многими дары. Такоже и князь Александр Ярославич посла послы своя в Татары со многими дары просити за Андрея. Князь Борис Василькович ростовский был у Улавчия и дары отдал, и честь многу прием, и Андрею прощение испроси, и возвратися со многою честию в свою отчину»41.
Такое изложение, конечно, выдает измышления Татищева. События относились, надо полагать, к лету 1256 г., когда стало известно о строительстве шведами крепости на Нарве, а также о недовольстве этим новгородцев — Александр предпочел оборонять западные рубежи и укреплять свои позиции в Новгороде, чем ехать на поклон к малолетнему хану42. Однако обращает внимание, что к хану поехал только князь Борис, хотя в делегации 1257 г. названы уже «Александръ, Андреи, Борисъ», а в 1258 г. к ним прибавлен еще и «Ярославъ Тферьский»43. Андрей Ярославич вновь возникает на страницах русской летописи после 1252 г. только в 1257 г. Это вынуждает некоторых исследователей с доверием относиться к версии Татищева о прощении князя в 1256 г.44
Следует признать, что наказать Андрея в 1252 г. приказал Батый (или Сартак), а простить его и разрешить вернуться на Русь, скорее всего, мог уже их преемник Улагчи, то есть в целом дата около 1256 г. как время возвращения Андрея из Швеции выглядит приемлемой. В 1257 г. Андрей поехал к Улагчи, где получил полное прощение и, вероятно, по согласованию с Александром, был пожалован владением в Суздале. В следующем 1258 г. смирился с монголами и Ярослав Ярославич, обосновавшийся после Пскова и Новгорода в Твери.
Таким образом, при подготовке шведского вторжения на Нарву Андрей Ярославич находился за границей. Вполне возможно, что интервенты прикрывались им или его присутствием как санкцией на их закрепление на русских землях. Такая провокационная политика латинян должна была заставить Андрея порвать с ними и просить брата о возвращении.
В целом период 1253—1255 гг. выглядит изобилующим опасными для Северо-Запада Руси событиями. Волнения в 1255 г. в Новгороде должны были серьезно насторожить великого князя Александра. Прежде редко суздальские правители водили войска к Новгороду — но в этот раз, видимо, был особый случай.
Антимонгольская партия, возглавляемая Андреем и Ярославом Ярославичами, искала базу на севере — сначала в Пскове и Ладоге, а затем в Новгороде. Идеологическую поддержку им оказывали в Прибалтике и Швеции. Вероятно, ожидалась и военная помощь. Надо полагать, сочувствие этой линии обнаруживалось и у некоторых новгородцев, имевших плотные контакты с Псковом и эмиграцией. Все это накладывалось на сепаратистские устремления северян. Совершенно не случайно после изгнания Василия в 1255 г. в Новгород пригласили Ярослава, союзника Андрея, — ставка делалась на оппозицию монгольской политике Александра45. Однако что-то не заладилось.
Большинство местных жителей не имели четкого представления о монгольской власти. Угроза с запада в Новгороде ощущалась более очевидно. Кроме того, энергичные действия по убеждению горожан предпринял князь Александр. Ярослав бежал — вероятно, опять в Псков. Был восстановлен и закреплен приоритет великокняжеской власти46.
Примечания
1. Лурье, 1997. С. 130.
2. ЛЛ, 476. См. подробнее: Григорьев, 1990. С. 57—59; Егоров, 1996. С. 57—58; Егоров, 1997. С. 55; Григорьев, 2004. С. 10—15. Православная епархия в Сарае была ярким результатом политики на замирение, интеграцию и культурную ассимиляцию кочевой Орды (Григорьев, 1990. С. 58; Егоров, 1996. С. 57—58; Егоров, 1997. С. 55). По мнению А.П. Григорьева, хан Берке (1258—1266) — мусульманин — позволил развить православную миссию и создать у себя отдельную епархию, пытаясь через Византию наладить коммуникации с мамлюкским султаном Египта Бейбарсом, его союзником в войне с Хулагу (Григорьев, 1990. С. 59—62; Егоров, 1996. С. 57—58; Егоров, 1997. С. 55). На то, что Сарайский епископ выступал посредником в отношениях между монголами и Константинополем, указывал еще А.Н. Насонов (Насонов, 2002. С. 249—251). В те же годы папа Римский одно за другим отправлял посольства к монголам, пытаясь добиться постоянной связи с ними и склонить к совместной борьбе с мусульманами — безуспешно, в отличие от предприятий митрополита Киевского Кирилла и Владимирского великого князя Александра. О ситуации на Ближнем Востоке в те годы см.: Егоров, 1985. С. 195—196.
3. Первым таким боем была битва на Калке (1223 г.). Мы не учитываем битву на Сити (4 марта 1238 г.), которая представляла собой внезапную атаку тумена Бурундая на русский лагерь — полки даже не успели построиться, фактически это была резня, а не сражение. См. подробнее: Хрусталев, 2008. С. 122—127.
4. Н4Л, 230; Егоров, 1985. С. 181.
5. Егоров, 1985. С. 181—182.
6. См.: Данилевский, 2001. С. 209.
7. Воскр., 160; С1Л, 328; НЛ, 139.
8. ЛЛ, 473.
9. ЖАН, 2000. С. 366.
10. Воскр., 143; НЛ, 113; ТЛ, 373; Татищев, 1996. С. 25.
11. Кучкин, 1996. С. 21; Петров, 2003. С. 211—213.
12. Gudavičius, 1989. P. 111—113; Назарова, 2002-б. С. 600.
13. НПЛ, 80, 307.
14. НПЛ, 80, 307.
15. Dircks, 1986. P. 29; Selart, 2001. P. 167.
16. См.: Гудавичюс, 2005. С. 51—56.
17. Назарова, 2002. С. 32—33.
18. Назарова, 2002. С. 32—33; Назарова, 2002-б. С. 600; Матузова, Назарова, 2002. С. 331.
19. Назарова, 2002-б. С. 600.
20. LUB, VI. S. 434—435, № 3030, Regesten S. 193, n. 217, be; Nazarova, 2001. P. 188—189; Назарова, 2002. С. 31—32; Матузова, Назарова, 2002. С. 277.
21. Е.Л. Назарова считает, что мир был заключен с Дерптским епископом, которого также представлял архиепископ Альберт (Назарова, 2002-б. С. 601).
22. См.: Selart, 2001. P. 167.
23. Янин, 1992. С. 11.
24. Назарова, 2002-б. С. 601.
25. П3Л, 82.
26. Валеров, 2004. С. 179—180.
27. Подробнее о переломе, произошедшем в статусе псковской городской общины после 1253 г., см.: Валеров, 2004. С. 180—183.
28. ЛЛ, 473—474.
29. НПЛ, 80, 307.
30. Феннел, 1989. С. 152; Клюг, 1994. С. 61; Валеров, 2004. С. 181. В.С. Борзаковский считал, что из Ладоги Ярослав собирался отправиться через Финляндию в Швецию к брату (Борзаковский, 1994. С. 77).
31. НПЛ, 80, 307.
32. См. подробнее: Тихомиров, 1975. С. 225—227; Янин, 2003. С. 206—210; Петров, 2003. С. 213—218. В.С. Борзаковский считал, что из Ладоги в Псков Ярослав перешел по просьбе новгородцев, готовивших отпор Александру Ярославичу (Борзаковский, 1994. С. 77).
33. Новгородская летопись представляет дело как возращение на стол Александра (НПЛ, 81, 308), но в Суздальской говорится, что на новгородский стол был вновь посажен Василий (ЛЛ, 474).
34. НПЛ, 81, 308—309. В квадратных скобках — примечание Д.Х. В Симеоновской летописи после «Дидман» указано: «и чюдь съ всею властию и множествомъ рати» (С1Л, 333). Аналогично и в Никаноровской летописи (ПСРЛ. Т. 27. М.—Л., 1962. С. 48). См. также: Матузова, Назарова, 2002. С. 332, прим. 4.
35. О причастности Биргера к организации похода в 1256 г. писал еще первый его биограф С. Энгстрём (Engström, 1924. S. 422). Это «предположение» считал «весьма вероятным» и И.П. Шаскольский (Шаскольский, 1978. С. 212, прим. 47).
36. См.: НЛ, 139.
37. С1Л, 328.
38. ЛЛ, 524; Воскр., 164; Н4Л, 234.
39. ЛЛ, 474, 475.
40. ЛЛ, 474. В квадратных скобках — гипотетическое прибавление Д.Х.
41. Татищев, 1996. С. 42.
42. В.Л. Егоров считает, что Александр «демонстративно не поехал представляться хану-ребенку». Вызывающее поведения в отношениях с монголами было для Александра совершенно не характерно. Примечательно, что ниже исследователь соглашается с версией Татищева, что дары в 1256 г. были связаны с прощением Андрея (Егоров, 1996. С. 53).
43. ЛЛ, 474, 475.
44. Егоров, 1996. С. 53.
45. В этом направлении пытался рассуждать еще Дж. Феннел (Феннел, 1989. С. 156).
46. См.: Горский, 1996. С. 47, 71, 78.
| Предыдущая страница | К оглавлению |