§ 3. В ставке восточного правителя
Въехав на территорию ордынского государства, русские князья оказывались в окружении иного уклада жизни, иных поведенческих правил. Именно поэтому путникам выделялись сопровождающие лица, которые должны были проводить прибывших до места назначения, советовать представителям других государств и народов, как себя вести в стране и обеспечивать их безопасность1. Так Рубрук упоминает о сопровождавшем его проводнике2. О провожатых говорит и Плано Карпини3, а в ставке Куремсы к нему приставили «трех Татар, которые были десятниками»4. Ибн Батута совершал свое путешествие в сопровождении довольно знатных лиц — эмира Туглук-Тимура (наместник Крыма) и Исы (его брат)5.
Вероятно, русские князья, которые ездили преимущественно водным путем, таких сопровождающих лиц получали только в ставке хана (в столице, или в кочевье). Во всяком случае, в «Житие Михаила Тверского» особо отмечается, что Михаилу Ярославичу по прибытию в ставку хана «Царь же дасть ему пристава, не дадуще его никомуже обидети»6.
Достигнув столицы ордынского государства, русским князьям предстояло выяснить здесь ли хан. Если хана не было в Сарае, необходимо было добраться до места его кочевания.
Яркой иллюстрацией этому является описание поездки князя Бориса Константиновича Нижегородского к хану Токтамышу в 1389 г. Прибыв в столицу Орды, князь узнал, что «...въ то время царь Токтамышь пошелъ на воину ратїю на Темиръ Аксака». Тогда Борис Константинович направился вслед за ханом и «стиже его на пути и иде съ нимъ въ дорогоу 30 днеи и потомъ царь, пощадѣвъ его, и уверну его отъ мѣста, нарицаемаго Оурукътана, и повелѣ ему безъ себе прибыти и дождати своего пришествїа въ Сарае»7. В данном случае хан Токтамыш не стал решать вопросы в условиях боевого похода. Не смотря на данное решение хана, князю всё же пришлось провести тридцать дней в дороге, и только затем Токтамыш позволил ему вернуться в Сарай и дождаться его там.
В ожидании аудиенции в ставке хана русским князьям и их спутникам предстояло решить ряд бытовых проблем.
В первую очередь необходимо было расположиться для проживания. Арабский путешественник Ибн Батута, посетивший Орду в 1334—1336 гг. отметил, что в Сарае существовали кварталы по национальному признаку, в том числе русский: «Каждый народ живет в своём участке отдельно; там и базары их»8. Заботу о пропитании необходимо было взять на себя, ведь по свидетельству того же Ибн Батуты: «...Эти Тюрки не знают ни обычая отвода помещения приезжему, ни отпуска ему продовольствия, а только посылают ему овец и лошадей для заклания и меха с кумысом. Вот их способ оказывания почета»9. Причем эти слова имеют отношение к почетным гостям, каковым был Ибн Батута, или же официальным послам. Русские же князья, будучи подданными хана могли не получить даже этого минимума.
Жизнь в своем национальном квартале позволяла вести привычный образ жизни и соблюдать обряды в соответствие с вероисповеданием. К примеру, привычка стирать и мыть одежду вызывало протесты татар и могло привести к смертной казни: «...не есть снега и не мыть платья в орде, а если уже случится мыть его, то делать это тайком...»10. Джувейни, к примеру, особо отмечает существование у монголо-татар запрета на омовение в весенний и летний период11.
Русские источники обозначают месторасположения в ставке хана русских князей как стан или вежа. Например, при описании казни Александра Михайловича Тверского летописец указывает: «А двор блаженнаго разграбиша Русь же и татарове, а имение русское повезоша к себѣ в станы, а вежю расторгоша подробну...»12. Таким образом, в стане или веже князю отводилось особое место — его двор.
Вероятно, стандартное время пребывания при дворе хана составляла около 25 дней. В случае отсутствия каких-либо осложнений (русские источники особо отмечают задержку ханом князей) после аудиенции у хана и получения соответствующих ярлыков князья или послы отправлялись домой. Об указанном количестве времени свидетельствует Галицко-Волынская летопись, повествуя о поездке князя Даниила Романовича Галицкого к Батыю: «Бывшу же князю у них дний 20 и 5, отпущенъ бысть, и поручена бысть земля его ему, иже бѣаху с нимь»13.
Арабский автор XIV столетия Ал-Муфадаль, рассказывая о пребывании при дворе ордынского хана Берке египетских послов указывает, что «пробыли они у него 26 дней»14.
Косвенно указанное количество времени на аудиенцию у хана подтверждают свидетельства о поездке московского князя Василия I в 1412 г. Выехав 1-го августа из столицы княжества, в ставку хана он должен был прибыть через два месяца, около 1 октября. А 26 октября он был отпущен ханом, приехав в Москву до 24 декабря 1412 г.15 Таким образом, время пребывания князя в ставке хана Джелаль-ад-Дина составило как раз около 25/26 дней.
Около тридцати дней провел в 1389 г. в ставке Токтамыша князь Борис Константинович.
За это время князья должны были посетить хана, когда тот соизволит их вызвать.
Аудиенция была сопряжена с рядом обрядов. В частности, приходящие к хану должны были пройти между двумя очистительными огнями. Отказ от соблюдения данного обряда мог повлечь за собой печальные последствия. Так, князь Михаил Всеволодович Черниговский, не пройдя обряда, был казнён: «...И доидоша до мѣста, идеже бѣ накладенъ огнь со обѣ странѣ. Мнози же погани идяху сквозѣ огнь, и поклоняхуся солнцю и идоломмъ. Волсви же хотѣша Михаила вести и Феодора сквозѣ огнь. Михаилъ же и Феодоръ глаголаста имъ: «недостоить христьяном ходити сквозѣ огнь, ни поклонитися, емуже ся сии кланяють...»16.
Однако данного обряда можно было избежать. Во всяком случае, составитель Галицко-Волынской летописи отмечает, что князю Даниилу Романовичу Галицкому удалось уклониться от языческого обряда поклонения идолу Чингисхана17: «Приходяща цари, и князи, и велможѣсолнцю и лунѣ и земли, дьяволу и умершимъ въ адъ отцемъ ихъ и дѣдомъ и матеремь водяше около куста покланятися имъ... приде к Батыеви на Волгу. Хотящу ся ему поклонити, пришедшу же Ярославлю человѣку Сънъгурови, рекше ему: «Брат твои Ярославъ кланялъся кусту и тобѣ кланятися». И рече ему: «Дьволъ глаголеть из устъ ваших. Богъ загради уста твоя и не слышано будеть слово твое». Во тъ час позванъ Батыемь, избавленъ бысть Богомъ и злого их бѣшения и кудѣшьства»18.
Далее летописец отмечает, что Даниил «...поклонися по обычаю ихъ, и вниде во вежю его (Батыя — Ю.С.)»19. Порядок же вхождения в юрту хана известен нам из описаний в арабских хрониках и записках западноевропейских путешественников.
Арабский автор Ал-Муфадаль описывая прием египетских послов ханом Берке, отметил следующее: «Рано утром царь Берке, находившийся в близком от них помещении, пригласил послов к себе. Их уже уведомили, что им следует делать при входе к нему, т. е. ...никому не входить к нему в шатер с мечем, с ножом или с оружием; не прикасаться ногами к порогу шатра; когда кто снимет с себя свое оружие, то слагать его на правую строну, вынуть лук из сайдака, опустив тетиву, не оставлять в колчане стрел»20. Причем уже по свидетельству папского легата Плано Карпини: «мы вошли в дверь с восточной стороны, так как с запада не смеет входить никто, кроме императора...»21.
Свой приём у Коренцы (Куремсы) Плано Карпини описывает так: «...мы поспешили с их провожатыми отправиться к Коренце... Взяв дары они повели нас к орде, или палатке его, и научили нас, чтобы мы трижды преклонили левое колено пред входом в ставку и бережно остерегались ступить ногой на порог входной двери. Мы тщательно исполнили все это, так как смертный приговор грозит тем, кто с умыслом попирает порог ставки какого-нибудь вождя...»22. Описывая посещение ставки каана в Каракоруме Плано Карпини отмечает, что «каждый из нас четыре раза преклонили левое колено, и они внушили нам не касаться внизу порога»23. Китайский сановник Сюй Тин, посетивший монгольские степи в 1235/1236 гг. также отмечает, что кочевники казнят тех «кто [коснется] обовью порога»24. Указывает Сюй Тин и на то, что монголы «в знак приветствия. припадают на левое колено в качестве поклона»25.
Кроме того, по словам, Плано Карпини, относящимся к ставке Батыя «...Никакой посторонний человек не смеет подойти к его палатке, кроме его семейства, иначе как по приглашению, как бы он ни был велик и могуществен, если не станет случайно известным, что на то есть воля самого Бату...»26.
Особо папский легат отмечает внешний вид ставки ордынского хана: «Шатры у него большие и очень красивые, из льняной ткани, раньше принадлежали они королю Венгерскому. На средине, вблизи входа в ставку, ставят стол, на котором ставится питье в золотых и серебряных сосудах, и ни Бату, ни один Татарский князь не пьют никогда, если пред ними не поют или не играют на гитаре...»27.
Таким образом, прежде чем войти в шатер или юрту хана необходимо было трижды или четырежды преклонить перед входом колено, снять ремни с холодным оружием, отпустить тетиву у лука и вынуть стрелы из колчана. Оружие необходимо было сложить с правой от себя стороны. Особо путешественники отмечали необходимость остерегаться наступить на порог входной двери шатра или юрты — за это можно было поплатиться жизнью.
Внутреннее убранство ханского шатра описывает арабский автор Ал-Муфадаль: египетские послы, войдя к ордынскому хану «...застали царя Берке в большом шатре, вмещавшем в себе 500 всадников, покрытом белым войлоком, внутри обитом шелковыми материями и китайками (?) и украшенном жемчужинами и драгоценными камнями»28.
Далее описываются впечатления от аудиенции. Арабский автор отмечает, что сам хан «сидел на престоле, свесив обе ноги на скамейку, на которой лежала подушка, так как хан страдал ломотою в ногах. Сбоку у него сидела старшая жена его»29. Подобную картину в отношении Батыя описывает Плано Карпини: «...А этот Бату живет с полным великолепием, имея привратников и всех чиновников, как император их. Он также сидит на более возвышенном месте, как на троне, с одною из своих жен...»30. Рубрук, посетивший двор Батыя десятилетием позже Карпини застал ту же картину: «...Сам же он (Батый — Ю.С.) сидел на длинном троне, широком, как ложе, и целиком позолоченном; на трон этот поднимались по трем ступеням; рядом с Бату сидела одна госпожа...»31. Джувейни описывая дворец Угедея отмечает, что «внутри... был трон с тремя рядами ступеней: один для самого Каана, другой для его жен, а третий для виночерпиев и прислуживающих за столом»32.
По словам арабского автора Ал-Муфадаля, представ перед ханом, послам следовало передать послание, которое хан Берке «...приказал визирю прочесть... Потом он велел перейти с левой стороны (на правую) и уставить их по бокам шатра, позади находившихся при нем эмиров, приказал подать им кумыса и после того вареного меда, а потом предложил им мясо и рыбу, и они поели...»33.
Несколько иначе принимали Плано Карпини «...Мы же, высказав свое дело, сели слева, так именно поступают все послы при езде туда; а при возвращении от императора нас всегда сажали справа...»34.
Здесь необходимо отметить, что по свидетельству китайского путешественника Сюй Тина, посетившего степь в 1235—1236 гг., кочевники и, в частности, монголы «помещают в середину самых почитаемых людей, следующих по почитаемости — справа от них, а левая сторона — для ниже их сидящих»35.
Более детально свой прием у Батыя описал Рубрук. Во-первых, он указал, что его предупредили «...чтобы мы ничего не говорили, пока не прикажет Бату, а тогда говорили бы кратко...». Во-вторых, посланник французского короля указал, что «...нас провели до середины палатки и не просили оказать какое-либо уважение преклонением колен, как обычно делают послы...». Когда же ему было позволено изложить суть своего послания, «...Тогда наш проводник приказал нам приклонить колена и говорить. Я преклонил одно колено, как перед человеком. Тогда Бату сделал мне знак преклонить оба, что я и сделал, не желая спорить из-за этого...». Выслушав посланника, Батый «...приказал мне встать и спросил об имени вашем (французского короля — Ю.С.), моем, моего товарища и толмача и приказал все записать...». Побеседовав с Рубруком, Батый распорядился, чтобы он и его сопровождающие сели «и дать выпить молока; это они считают очень важным, когда кто-нибудь пьет с ним кумыс в его доме...»36. Решение по сути дела было отложено на более позднее время, а послы были отпущены.
Вероятно, подобную картину при посещении ставки ордынского хана наблюдали и русские князья. Надо полагать, что такую же последовательность действий необходимо было предпринимать при посещении хана и им. К примеру, князь Даниил Галицкий, по словам летописца, войдя к Батыю «поклонися по обычаю ихъ» и «ньнѣ сѣдить на колѣну и холопомъ называеться...»37. По всей видимости, представить суть своего посещения Даниилу предстояло выйдя на середину шатра и преклонив колени перед ханом. Не исключено, что, не будучи послами, но, являясь владетельными правителями, русские князья не должны были преклонять колени перед входом в шатер. Во всяком случае, никаких прямых указаний на подобную необходимость в источниках не сохранилось. Более того, Рубрук упоминает, что монголы «не просили оказать какое-либо уважение преклонением колен, как обычно делают послы»38, разделяя тем самым статус и положения посла и других категорий посетителей хана.
Далее летописец передает суть беседы князя с ханом: Батый «Рекше ему: «Данило, чему еси давно не пришелъ? А нынѣ оже еси пришелъ — а то добро же. Пьеши ли черное молоко, наше питье, кобылий кумузъ?». Оному же рекшу: «Доселѣ есмь не пилъ. Нынѣ же ты велишь — пью». Он же рче: «Ты уже нашь же тотаринъ. Пий наше питье». Он же испивъ поклонися по обычаю ихъ, изъмолвя слова своя...»39. Таким образом, Даниил и, вероятно, все русские князья на приеме должны были испить кумыса, что как отметил Рубрук было оказанием чести, а отказ от разделения питья с ханом мог нанести серьезное оскорбление. Затем Даниил заявил Батыю: «Иду поклониться великой княгини Баракъчинови». Рече: «Иди». Шедъ поклонися по обычаю. И присла вина чюмъ и рече: «Не обыкли питии молока, Пий вино»...»40. Надо полагать, что старшая жена Батыя Боракчин находилось в том же шатре слева от хана. По отношению же к посещавшему правителя она оказывалась на правой стороне. Таким образом, Даниил перешел с левой от себя стороны на правую, почтил вниманием жену Батыя и был поощрен ковшом вина из рук хана.
Особо необходимо подчеркнуть, что русские князья, испившие кумыс, считали себя серьёзно согрешившими. По свидетельству Рубрука, «...находящиеся среди них (монголо-татар — Ю.С.) христиане, Русские, Греки и Аланы, которые хотят крепко хранить свой закон, не пьют его (кумыс — Ю.С.) и даже не считают себя христианами, когда выпьют, и их священники примиряют их тогда [со Христом], как будто они отказались от христианской веры»41. Таким образом, после посещения хана русские князья оказывались в состоянии наложенной епитимьи и проводили время, по всей вероятности, в молитвах42.
По свидетельствам арабских и западноевропейских источников при аудиенции у хана в шатре находились знатные нойоны или эмиры. Ал-Муфадаль отметил, что «...в шатре сидело 50 эмиров на скамейках...»43. Плано Карпини, описав расположение Батыя и его жены указал, что «...другие же, как братья и сыновья, так и иные младшие, сидят ниже посредине на скамейке, прочие же люди сзади их на земле, причем мужчины сидят направо, женщины налево»44. Рубрук при описании присутствующих на приеме лиц не наблюдает какого-либо порядка: «...Мужчины же сидели там и сям направо и налево от госпожи. То, чего женщины не могли заполнить на своей стороне, так как там были только жены Бату, заполняли мужчины»45.
Как отмечалось выше, решение по сути вопроса ханом не принималось сразу при первом посещении. В течение месяца князьям предстояло ещё как минимум один раз посетить хана. В сложных и спорных вопросах количество приёмов могло увеличиваться.
Обычный день русского князя в ставке хана, если не был заполнен посещением хана и знатных лиц состоял из молитв и передвижения по столице или ставке хана с целью извлечения информации. Вероятно, князья передвигались верхом на лошади. Во всяком случае, единственное упоминание о времяпрепровождении князей в ставе хана относится к князю Александру Михайловичу Тверскому, который «Кончавше заутрьню, онъ же всѣдь на конь, и нача издити, вѣсть переимаа»46. В данном случае необходимо отметить, что китайский путешественник Сюй Тун особо подчеркнул, что ему «за время поездок в степь о обратно, на разу не пришлось увидеть кого-нибудь, кто бы путешествовал пешком»47.
Для оказания почета хану и правящей элите Джучева Улуса, а также для обеспечения положительного решения вопроса князья должны были посетить жен хана и его эмиров, в первую очередь, из ближайшего окружения хана. Так, в 1371 г. «...прїида въ Орду, князь великїи Дмитреи Московьскыи многы дары и велики посулы подавалъ Мамаю и царицамъ и княземъ, чтобы княженїа не отъняли»48. В 1431 г. решение судьбы великого княжества в споре между Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем оказалась в зависимости от позиции ордынских эмиров. По словам летописца, «Боарин же бѣ тогда с великым князем Иванъ Дмитриевич (Всеволжский — Ю.С.), тои здума великому князю начат бити челом великым княземъ Ординьскым, Алдару и Миньбулату, и прочим князем Татарьским за своего государя великого князя Васильа... яко же стрѣлою уязви сердца их, и таков си они князи Ординьстии начаша царю бити челом за великого князя»49.
По данным «Жития Михаила Тверского», князь в 1318 г., пребыв в ставку хана, сначала «одари вси князи и царицю», и лишь затем («последи же») «и самого царя»50.
Посещение жены хана описал Ибн Батута. На следующий день после посещения хана Узбека он отправился к Тайдуле, его старшей жене. По словам арабского путешественника «...Она сидела среди десятка старых женщин, как бы её прислужниц; перед ней находилось около 50 маленьких девушек, называемых дочками, перед которыми стояли золотые и серебряные блюда, наполненные вишнями, и они чистили их. Перед хатунью стояло золотое блюдо, наполненное ими же (вишнями), и она также чистила их». Ибн Батута поклонился Тайдуле и она приказала преподнести гостю кумысу. Путешественник подчеркивает, что напиток «принесли в красивых, легких деревянных чашах. Она собственноручно взяла чашу и подала мне ее. Это у них крайняя любезность. Прежде этого я никогда не пивал кумысу, но мне нельзя было иначе поступить, как взять его». Арабский путешественник и хатунь провели вполне светскую беседу: «она расспрашивала меня относительно многих обстоятельств нашего путешествия и мы отвечали ей», после чего Ибн Батута покинул шатер Тайдулы51.
Данное описание дает нам определенные представления об обстоятельствах смерти князя Ярослава Всеволодовича в Каракаруме осенью 1246 г. По данным Плано Карпини, находившегося в это время при дворе каана Гуюка, князь Ярослав «...был приглашен к матери императора, которая, как бы в знак почета, дала ему есть и пить из собственной руки; и он вернулся в свое помещение, тотчас же занедужил и умер спустя семь дней, и все тело его удивительным образом посинело. Поэтому все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательнее завладеть его землею»52.
Если действительно Ярослав Всеволодович был отравлен, а его смерть не явилось трагической случайностью и совпадением с посещением Туракины, то князь не мог отказаться от чести принять из рук столь знатной особы преподнесенного ему питья. В противном случае это явилось бы оскорблением и могло повлечь за собой серьёзные меры, в том числе казнь. Таким образом, если принимать версию Плано Карпини о смерти Ярослава с целью «свободнее и окончательнее завладеть его землею», выбора у князя не было: приняв чашу с питьем из рук хатуни, он был отравлен; отказавшись от неё и нанеся тем самым оскорбление, он был бы казнен.
Вообще пребывание русского князя при дворе хана была сопряжена с опасностью осуждения и казни. Процедура судопроизводства и приведения приговора в исполнение скрупулёзно описана в «Житие Михаила Тверского». Ряд деталей нам дают описания казни других князей: Михаил Черниговский (1245), Роман Рязанский (1270), Александр Тверской (1339) (всего же за период ордынского владычества было казнено 14 князей).
Навестив эмиров, жен хана и самого Узбека, Михаил вынужден был ожидать дальнейших действий полтора месяца. По истечению данного срока Узбек распорядился произвести судебное разбирательство: «Что ми есте молвити на князя Михаила? Сотворита има суд съ княземъ Юриемъ, да котораго сотворити вправду, того хочю жаловати, а виноватого казни предати»53.
Судя по контексту повествования, ордынские эмиры не торопились с осуществлением судопроизводства. Тем не менее, в один из дней «собрашася вси князи ординьстии за дворъ его, сѣдше въ единой веже». Таким образом, судебное разбирательство совершалось рядом со станом князя Михаила.
Обвинения предъявлялись в письменном виде: «покладааху многы грамоты съ многимъ замышлениемъ»54. Основное обвинение состояла в утайке выхода: «Многы дани поимал еси на городах наших, а царю не дал еси»55. Особое возмущение автора «Жития...» вызвало совмещение статуса судьи и свидетеля Кавгадыем: «се бо бяше нечестивый Ковгадый самъ судия и, судя же, тоже лжив послухъ бываше»56. Причем Кавгадый, судя по данным памятника, всячески выгораживал свою роль в событиях предшествующего времени. Данное заседание судей не завершилось каким-либо решением.
Только через неделю Михаил предстал перед своими судьями уже на другом заседании. Однако в этот раз его связали и объявили приговор: признать виновным в утайке дани («царевы дани не далъ еси»), сопротивлении ордынцам («противу посла бивъся еси») и в отравлении сестры Узбека и жены московского князя Юрия Кончаки/Агафьи («а княгиню Юрьеву повелѣлъ еси уморити»)57.
Михаил был взят под стражу: «приставиша от седми князей седмь сторожей (Есф. 1 10—2,9), инѣхъ немало»58. А утром следующего дня «возложиша колоду велику от тяжка древа на выю»59. Именно так, с колодой на шее, было приказано отправить князя Михаила вслед за ханом Узбеком, который выехал на охоту.
Через 24 дня по приказу Кавгадыя князя Михаила вывели на торг и «повелѣ святаго поставити на колѣну пред собою»60.
А по истечении 26 дней, 22 ноября князь был предан смерти. Автор «Жития...» описывает саму казнь следующим образом: палачи ворвались в помещение где находился князь в колодке, который встретил их стоя («Убийцы же, яко диви звѣрие, немилостивии кровопийцы, разгнавше всю дружину блаженнаго, въскочивше в вежю, обртоша его стояща); удерживая за деревянную колодку, его начали бить, удыры были такой силы, что отлетая, князь проломил стену помещения («И тако похвативше его за древо, еже на выи его, удариша силно и въломиша на стѣну, и проломися стѣна»); князь поднимался, но после того как его снова повалили, палачи начали бить Михаила ногами («Он же паки въскочивъ, и тако мнози имше его, повергоша на землю, бияхуть его нещадно ногами...»); затем его закололи ножем, а сердце вырезали («И се единъ от беззаконных, именем Романецъ, и извлече ножь, удари в ребра святаго, в десную страну и, обращая сѣмо и овамо, отрѣза честное и непорочное сердце его»). «И тако предасть святую свою блаженную душю в руцѣ Господеви великий христолюбивый князь Михайло Ярославичь месяца ноября в 22 день, в среду, въ 7 дни и спричтеся с лики святых и съ сродникома своима, з Борисом и Глѣбом...»61 — завершает своё описание казни автор «Жития...». Место стоянки князя было разграблено и разгромлено: «А двор блаженнаго разграбиша Русь же и татарове, а имѣние русское повезоша к себѣ в станы, а вежю расторгоша подробну...»62.
Казнь Михаила Черниговского в 1245 г. была осуществлена иначе: приехавшие верхом палачи схватили его и, удерживая за руки, начали бить кулаками в грудину («Тогда убийци приѣхаша, скочиша с конь и, яша Михаила и растягоша за руцѣ, почаша бити руками по сердцю»); затем его повергли наземь и били ногами пока не остановилось сердце («По семь повергоша его ниць на землю и бияхуть и пятами. Сему же надолзѣ бышу»); и только потом ему отрезали голову («Нѣкто, бывъ преже хрестьянъ и послѣди же отвержеся вѣры христьянския и бысть поганъ законопреступник, именемъ Доманъ, сий, отрѣза главу святому мученику Михаилу и отверже ю проч...)63. Вместе с князем принял мученическую смерть его верный боярин и слуга Федор: «Тогда начаша Феодора мучити, яко же и преже Михаила, послѣ же честную его главу урезаша»64.
В материалах католической миссии, в частности в записках Ц. де Бридиа также сохранилось описание казни князя Михаила Всеволодовича Черниговского: «...недавно случилось так, что правитель Михаил, из великих князей Руси, когда он подчинился их власти и не захотел названному идолу кланяться, говоря, что это не дозволено христианам, и когда он упорно настаивал на непоколебимости своей веры в Христа, было приказано бить его пяткой в грудь до смерти. И когда его воин поощрял к стойкости в мученичество, то ему перерезали горло ножом. А воину, который поощрял, отсекли голову...»65.
Надо полагать, что информатором католической миссии был черниговский посол, сопровождавший францисканцев на обратном пути из степи66. В этом случае независимыми источники назвать нельзя: перед нами православная версия описания событий. Однако нет оснований полагать, что последовательность действий палачей передана со значительными искажениями: задачей православного автора было найти соответствия наблюдаемым событиям в Священном Писании, а не выдумать их. При этом, то, что не находило соответствий в сакральных текстах, как правило, просто опускалось: такие события не считались важными67.
Под 1270 г. в русских летописях помещено описание казни князя Романа Рязанского: вероятно, князя повалили на землю, вложили в рот деревянный брусок и начали отрезать пальцы ног и рук, а затем, вероятно, сами руки и ноги («заткоша ему уста убрусомъ, начаша его рѣзати розно»); судя по контексту («и яко розоимаша, остас(я) трупъ единъ») князь скончался от болевого шока; после этого ему отрезали голову и палачи, воткнув на копье, продемонстрировали её окружавшим место казни зевакам («они же голову его одраша, на копіе възотнуша»)68.
Вероятно, подобным образом были казнены князь Александр Михайлович Тверской и его сын Федор: «Тое же осени (1339 г. — Ю.С.) мѣсяца октября 29 ...убьена быста и розоимаша ихъ по составомъ»69. Правда, летописец в данном случае меняет последовательность — сначала отец и сын были убиты и только затем расчленены.
Как мы видим, сама казнь была публичной, кровавой и жестокой. Вероятно, это должно было послужить к устрашению не покорных князей, в первую очередь русских. Вполне закономерно, что видевшие казнь своих родных и близких князья оказывались под влиянием страха мученической смерти и старались не прогневить хана своим поведением.
Кроме казней русские князья становились свидетелями других событий в ставке хана.
К примеру, летописные записи о богатых событиями 1360-х гг. — времени «великой замятни» в Орде — сохранили массу свидетельств о пребывании князей в ставке хана и об их впечатлениях от происходившего в степи.
Главное, что отмечали летописцы — это смена главы государства — политический аспект был жизненно важен для русских князей. Потому, уже под 1359 г. Летописи фиксируют процесс смены ханов, записанных, по всей видимости, с рассказов князей и сопровождающих их лиц. В конце лета 1359 г. был убит хан Бердибек и престол занял Кульпа. А 13 ноября того же года умер великий владимирский князь Иван Иванович Красный и, в соответствие со сложившимся порядком «...Тое же зимы князи Роусьскыи поидоша въ Ордоу...» для возобновления инвеституры и получения ярлыка на вакантное теперь Владимирское княжество. Однако ко времени достижения русскими князьями столицы Орды там уже занял престол Науруз «и къ немоу приидоша вси князи Роусьскыи»70. Первым ко двору прибыла московская делегация, сопровождавшая малолетнего князя Дмитрия Ивановича, «и видѣ царь князя Дмитрея Ивановича оуна соуща и млада возрастомъ», Науруз предложил ярлык на владимирское княжество Андрею Константиновичу Нижегородскому. Но тот отказался, «но состоупися брату своему меньшему князю Дмитрею»71.
Показательны события 1361 г., когда в степь отправилось солидное количество князей в связи с приходом к власти Хизра (Кидырь/Хидырь). Особо летописец отмечает, что Дмитрий Иванович Московский и его свита «милостїю Божїею выиде изъ Орды до зямятни». После этого в памятнике засвидетельствована очередная смена хана: «убїенъ бысть царь Кыдырь отъ своего си брата отъ Мурута и сѣде на царствѣ Мурут», и фактический распад Орды на отдельные улусы и орды: Крымом завладел Мамай и его марионеточный хан Абдулах («А Мамаи князь Ординскыи и осилѣлъ съ другую сторону Волги, царь бѣ у него именем[ъ] Авдуля»), самозванец Кильдибек завладел Нижним Поволжьем («а трети царь въ тоже врѣмя въ Ордѣ въста въ нихъ и творящес[ь] сынъ царя Чанибѣка именем[ъ] Килдибѣк и тотъ тако же дивы многи творяше въ нихъ»), в столице Джучиева улуса установилась своя власть («А иные князи Ординскые затворишась въ Сараи, царя у себе имѣнующи 4-го»), Волжскую Булгарию захватил эмир Булак-Темир («А Болакътемирь Блъгары взялъ и ту пребываше, отънялъ бо Волжьскы путь»), мордовский улус обособился под главенством эмира Тагая («А инои князь Ординьскыи, Тагаи бѣ имя ему, и отъ Бездѣжа и Наручадь ту страну отнялъ себѣ и ту живящее пребывавшее»72. Летописец завершает свой обзор общими замечаниями: «гладу же въ нихъ велику належащу и замятнѣ мнозѣ и нестроенїю надлъзѣ пребывающу и не престающее другъ на друга въстающе и крамолующе и воюющее межи собою, ратящеся и убивающес[я]»73.
Можно с уверенностью говорить, что все эти детали политического кризиса в Орде появились в летописных памятниках в результате обработки личных наблюдений русских князей и сопровождавших их лиц. Основанием для подобного вывода является предварительное замечание автора: «Того же лѣта (1361 г. — Ю.С.) поидоша въ Орду князь великїи Дмитреи Костянтинович[ь] Суждальскыи, князь Андреи братъ его, князь Костянтинъ Ростовьскыи, бысть при нихъ замятни вел[ика] въ Ордѣ (курсив мой — Ю.С.)»74. Вероятно именно впечатления нижегородско-суздальских и ростовского князей легли в основу описания данного отрывка.
Несколько иную версию мы читаем в том же Рогожском летописце. Но начинается она с уже приводившегося свидетельства о том, что «...Тое же осени (1361 г. — Ю.С.) князь Василеи (Василий Михайлович Тверской, кашинский — Ю.С.) прїиде изо Орды съ Бездѣжа увернувся, а сребро тамо поклалъ». Далее приводятся подробности смерти Хызра, причем более детально: «А царя Хедыр и сына его убили, и бысть въ Ордѣ замятня велика, а на царствѣ посадили Хедырева сына болшаго и пребылъ на царствѣ 2 недѣли и они его убили, а потомъ Ардемелика посадили на царствѣ, и тотъ царствовалъ мѣсяць и онѣ его убили. И бысть въ Ордѣ замятня велика и сѣча старыи князи Сарая и когуи, инехъ множество побиша...». А вот последующие события приводятся более бегло и поверхностно, правда, с добавлением некоторых деталей: «...И насѣдѣ на царство Мурутъ и яшася зань князи Ординьскые. А Темирьхозя перебѣжа за Волгу и тамо убиенъ бысть, а Мамаи перебѣжа за Волгу, а Орда и царици вси съ нимъ. А Сѣкизъ бїи Запїанїе все пограбилъ и, обрывся рвомъ, ту сѣде»75. Вероятно, источником данного сообщения был другой информатор, в поле внимания которого попали в большей степени события в столице Орды. В то же время и первое сообщение, и второе повествует в основном о смене власти в Сарае, то есть, оба информатора наблюдали происходящее непосредственно в столице Джучиева Улуса, а то, что происходило за её пределами узнавали со слов очевидцев. Надо полагать, что сведения исходили если не от самих пребывавших в степи князей, то, во всяком случае, из их свиты и ближайшего окружения. Причем второе сообщение, носящее явно тверское происхождение, вероятно, связано с информаторами тверского княжеского двора. Ведь не случайно, в следующем году, когда страсти более-менее улеглись, Кашинский князь с сыновьями отправился в ставку хана.
Нескольку иные детали пребывания князей представлены в описании поездки в ставку хана Улуг-Мухаммеда Василия Васильевича Московского и Юрия Дмитриевича Галицкого.
В первую очередь летописец отмечает, что князья были размещены у московского даруги Минь-Булата («яко же имъ пришедшим въ орду и взят их к собѣ въ улус дорога Московъскои Миньбулать»). Причем особо подчеркивается, что «Князю же великому честь бѣ велика от него, а князю Юрью бесчестие, истома велика». Однако ордынский эмир Ширин Тегиня «добръ бяше до князя Юрьа»: под угрозой применения оружия от забрал Юрия («и пришед тои и взят его силою у Миньбулата») и вместе с ним отправился на зимовку в Крым («И поиде Ширинъ тегиня и съ княземъ Юрьемъ въ Крымъ зимовати»). Василий Васильевич зимовал в ставке хана в кочевье Минь-Булата («а князь великы оста в Ордѣ у Миньбулата»). Во многом этот факт сыграл решающую роль в решении хана о выдаче ярлыка юному Василию: будучи при дворе ордынского правителя сопровождающим лицам московского князя, и в частности Ивану Дмитриевичу Всеволжскому, удалось склонить на свою сторону влиятельных ордынских эмиров и хана. Летописец описал это следующим образом: боярин Иван Всеволжский «начат бити челом великым княземъ Ординьскым, Алдару и Миньбулату, и прочим князем Татарьским за своего государя великого князя Васильа... они князи Ординьстии начаша царю бити челом за великого князя и въпреки глаголата с ним, и одолѣша царю»76.
Однако хан Улуг-Мухаммед решил, прежде чем выдать ярлык, устроить судебное разбирательство: «Царь же повелѣвъ своим княземъ судити князеи Русскых, и много пря бысть межи их».
Суд выиграла московская делегация, поскольку Юрий апеллировал к завещанию своего отца Дмитрия Ивановича (Донского) («искаше стола своего, князь Юрьи лѣтописци и старыми спискы и духовною отца своего великого князя Дмитрея»), а боярин Всеволжский особый упор сделал на волю хана и подчинение этой воли Москвы: «...Нашь государь великы князь Василеи ищетъ стола своего великого княжениа, а твоего улусу, по твоему цареву жалованию и по твоим девтерем и ярлыком... А господинъ нашь князь Юрьи Дмитреевич хочет взятии великое княжение по мертвои грамотѣотца своего, а не по твоему жалованиюи волного царя, а ты воленъ во своемъ улусѣ, кого въсхощешь жаловати на твоеи волѣ».
Особо летописец отмечает обряд поведения коня: после выдачи ярлыка хан «...повелѣ князю Юрью и конь повести под ним». Подобный обряд отмечен в «Сокровенном Сказании» и у Татищева77. Летописец особо подчеркивает, что Василей отказался от этой чести для него и унижения для его дяди («Князь же великы не восхотѣ того, дядю своего обесчестити»).
Другим немаловажным результатом визита русских князей стал тот факт, что не согласный с решением ордынского правителя эмир Ширин Тегиня хотел покинуть Улуг-Мухаммеда и перейти на сторону его противника Кичи-Мухаммеда («...а Ширинъ Тегиня ста о том же противу царя и хотѣ отступити от него, поне же бо в то время пошелъ бяше на Махмета Кичь Ахмет царь...»)78.
Примечательно, что позиция ордынских эмиров в отношении того или иного русского князя могла повлиять на политическую обстановку в Орде, в том числе и на мнение хана. Этот факт свидетельствует о значительном вовлечении русских князей в политическую культуру Орды: позиция князя могла, таким образом, повлиять в определенных условиях на обстановку при дворе ордынского хана, во всяком случае, в первой половине XV столетия.
Таким образом, русские князья должны были провести в ставке хана не менее 25/26 дней. За это время им надо было навестить хана, его жен и знатнейших эмиров. Кроме задачи склонить их на свою сторону их посещение являлось знаком почтения и уважения к хану и государству.
Аудиенция у хана проводилось по особому обряду: войти в шатер или юрту нужно было безоружным, приклонить колени перед ханом, изложить суть своего посещения (простое почтение или какая-либо просьба (например, ярлыка на княжества или военной помощи)), принять чашу с кумысом и испить её. В следующие дни князья навещали жен хана и эмиров.
Располагалась свита князя в особом квартале (вероятно, русском). По всей видимости, в столице княжества находились стационарные постройки79. В ставке хана в кочевье ставились шатры, палатки или юрты. У князя было особое отдельное помещение — «двор».
Передвигались князья по ставке хана (столице или кочевью) верхом на лошади в сопровождении ордынских чиновников.
День, судя по сведениям источников, был заполнен молитвами, что можно в целом воспринимать как достоверную информацию. Ведь восприятие необходимости соблюдения ордынских обычаев в качестве прегрешений должно было повлечь их исправление посредством соответствующих епитимий.
Примечания
1. Машанова Л.В. Россия и Золотая Орда: проблема восточных заимствований // Восток. Афро-азиатские общества: история и современность. 2011. № 1. С. 64.
2. Путешествия в восточные страны... С. 119—120.
3. Путешествия в восточные страны... С. 34, 69.
4. Путешествия в восточные страны... С. 34, 69.
5. Подробнее см.: Золотая Орда в источниках: (материалы для истории Золотой Орды или улуса Джучи). М., 2003. Т. 1: Арабские и персидские сочинения. С. 127.
6. Житие Михаила Ярославича Тверского. С. 86.
7. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 156—157.
8. Золотая Орда в источниках: (материалы для истории Золотой Орды или улуса Джучи). М., 2003. Т. 1: Арабские и персидские сочинения. С. 143.
9. Золотая Орда в источниках: (материалы для истории Золотой Орды или улуса Джучи). М., 2003. Т. 1: Арабские и персидские сочинения. С. 133.
10. Золотая Орда в источниках: (материалы для истории Золотой Орды или улуса Джучи). М., 2003. Т. 1: Арабские и персидские сочинения. С. 92—93.
11. Ала-ад-Дин ата-Мелик Джувейни. Чингиз-хан. История завоевателя мира. М., 2004. С. 137.
12. Житие Михаила Ярославича Тверского / подгот. текста: В.И. Охотниковой и С.А. Семячко, пер. и коммент.: С.А Семячко // БЛДР. 2000. Т. 6. С. 86.
13. Галицко-Волынская летопись / подгот. текста, пер. и коммент.: О.П. Лихачева // БЛДР. 2000. Т. 5. С. 256.
14. Золотая Орда в источниках: (материалы для истории Золотой Орды или улуса Джучи). М., 2003. Т. 1: Арабские и персидские сочинения. С. 92—93.
15. ПСРЛ. Т. XI. С. 220.
16. Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора // БЛДР. 2000. Т. 5. С. 158.
17. Горский А.А. Гибель Михаила Черниговского в контексте первых русских князей с Ордой // Средневековая Русь. Вып. 6. М., 2006. С. 142.
18. Галицко-Волынская летопись / подгот. текста, пер. и коммент.: О.П. Лихачева // БЛДР. 2000. Т. 5. С. 254, 256.
19. Галицко-Волынская летопись. С. 256.
20. Золотая Орда в источниках: (материалы для истории Золотой Орды или улуса Джучи). М., 2003. Т. 1: Арабские и персидские сочинения. С. 92—93.
21. Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М., 1957. С. 76.
22. Путешествия в восточные страны... С. 69.
23. Там же. С. 76.
24. Золотая Орда в источниках: (материалы для истории Золотой Орды или улуса Джучи). М., 2009. Т. 3: Китайские и монгольские источники. С. 55.
25. Золотая Орда в источниках. Т. 3. С. 40.
26. Путешествия в восточные страны... С. 71.
27. Там же. С. 71.
28. Золотая Орда в источниках. Т. 1. С. 92—93.
29. Там же. С. 92—93.
30. Путешествия в восточные страны... С. 71.
31. Там же. С. 119—120.
32. Ала-ад-Дин ата-Мелик Джувейни. Чингиз-хан. История завоевателя мира. С. 163.
33. Золотая Орда в источниках. Т. 1. С. 92—93.
34. Путешествия в восточные страны... С. 71.
35. Золотая Орда в источниках... Т. 3. С. 40.
36. Путешествия в восточные страны... С. 119—120.
37. Галицко-Волынская летопись. С. 256.
38. Путешествие в восточные страны... С. 119.
39. Галицко-Волынская летопись. С. 256.
40. Там же. С. 256.
41. Путешествия в восточные страны... С. 105.
42. Под «примирением», Рубрук, вероятно, имел ввиду причащение, следующее за покаянием. В результате на раскаявшегося могла быть наложена епитимья — духовно-исправительная мера, налагаемая исповедником на исповедующегося. Поскольку целью епитимьи является искоренение грехов, то в епитимии назначаются подвиги таких добродетелей, которые были бы прямо противоположны греху, за который назначаются, например, сребролюбивому назначается милостыня. Ослабевшим же в вере и уповании, к которым, по всей видимости, после испития кумыса относились русские князья, должна была быть назначена усиленная молитва. Подробнее см.: Скляревская Г.Н. Словарь православной церковной культуры. М.: Астрель: АСТ, 2008. С. 146—147, 315.
43. Золотая Орда в источниках. Т. 1. С. 92—93.
44. Путешествия в восточные страны... С. 71.
45. Там же. С. 119—120.
46. ПСРЛ. Т. XV. Стб. 418—420.
47. Золотая Орда в источниках. Т. 3. С. 61.
48. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 95—97.
49. ПСРЛ. Т. XXV. С. 249—250.
50. Житие Михаила Ярославича Тверского / подгот. текста: В.И. Охотниковой и С.А. Семячко, пер. и коммент.: С.А Семячко // БЛДР. 2000. Т. 6. С. 76.
51. Золотая Орда в источниках. Т. 1. С. 134—135.
52. Путешествия в восточные страны... С. 77.
53. Житие Михаила Ярославича Тверского. С. 78.
54. Там же. С. 78.
55. Житие Михаила Ярославича Тверского. С. 78.
56. Там же. С. 78.
57. Там же. С. 78.
58. Там же. С. 80.
59. Там же. С. 80.
60. Там же. С. 80.
61. Житие Михаила Ярославича Тверского. С. 86.
62. Там же. С. 86.
63. Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора // БЛДР. 2000. Т. 5. С. 160, 162.
64. Там же. С. 160, 162.
65. Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы Францисканской миссии 1245 года. СПб.: Евразия, 2002. С. 116—117. См. также: Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М., 1957. С. 29.
66. См., например: Юрченко А.Г. Золотая Орда: между Ясой и Кораном. Начало конфликта. СПб.: Евразия, 2012. С. 263.
67. См., например: Пиккио Р. Slavia Orthodoxa: Литература и язык. М., 2003. С. 152.
68. ПСРЛ. Т. XV. Стб. 403—404; ПСРЛ. Т. XXV. С. 150.
69. ПСРЛ. Т. XXV. С. 172.
70. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 68.
71. Там же. Стб. 68.
72. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 70.
73. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 71; ПСРЛ. Т. X. С. 230.
74. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 70.
75. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 71.
76. ПСРЛ. Т. XXV. С. 249—250.
77. Козин С.А. Сокровенное сказание. М.; Л., 1941. С. 166; Татищев В.Н. История Российская. Т. 5. М.; Л., 1965. С. 44.
78. ПСРЛ. Т. XXV. С. 249—250.
79. Жилища по типу землянки или «избы» находят в культурном слое ордынских городов. Полубоярнова М.Д. Русские люди в Золотой Орде. М.: Наука, 1978. С. 75, 112—113.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |