Александр Невский
 

«Политическая ортодоксия» и «порядок» у Фотия

Послание Фотия построено таким образом, что первая и большая его часть содержит изложение патриархом основ христианского вероучения и истории церкви, а собственно «княжеское зерцало», помещенное в конце сочинения (строки 1180—1208), занимает скромное (по объему) место. Это, впрочем, не означает отсутствия в первой части положений, непосредственно характеризующих сущность власти, не говоря уже о более общих воззрениях автора, которые могли сказаться и на его конкретных представлениях о государстве. Не нарушая структуры Послания, обратимся последовательно к каждому из его разделов.

Основополагающей для Фотия является взаимосвязанность веры и достоинств: «Следует, чтобы добродетели верой утверждались...» [Послание, 29—30]. Понятное в обращении патриарха к неофиту выдвижение на первый план веры развивается и конкретизируется Фотием в формуле, содержащей квинтэссенцию византийской политической идеологии: «Правильность догматов предполагает упорядоченность государственного устройства» [Там же, 30—32]. Перед нами классическое определение византийской «политической ортодоксии» как единства государственности и православия1. Речь уже идет, таким образом, не просто о единстве государственной власти и христианской веры, как это было раньше, например, у Агапита в VI в., но о сочетании «правой веры» и государства. Сужение религиозного аспекта до конфессионального в политической мысли второй половины IX в. вызвано усложнением церковно-политической борьбы, приходящимся на этот период. С одной стороны, еще свежи были воспоминания о периоде иконоборчества, хотя и осужденного на соборе 842 г., но все же еще не ушедшего окончательно в прошлое, по крайней мере в форме внутрицерковной проблемы отношения к иконоборческим иерархам. Не была также забыта и роль византийских императоров-иконоборцев, возглавивших еретическое движение. С другой стороны, вопрос об истинном вероисповедании вставал в связи с антилатинской полемикой (по вопросу об «исхождении святого духа»), наметившей осуществившийся позже раскол между церквами. Значение Фотия в развитии антагонистических противоречий между Константинополем и Римом общеизвестно. Наконец, распространение павликианства на территории империи еще больше накаляло обстановку вокруг отношения к соблюдению христианских догматов. В условиях острой, разнонаправленной церковно-политической борьбы один из активных ее участников, Фотий, и включает положение о православии как гаранте государственного благополучия в систему представлений о власти.

Примечательно и другое. Идеальное состояние общества, достигаемое, по Фотию, гармонией вероисповедания и государственного устройства, обозначается им с помощью понятия κοσμιότης, т. е. красота, создаваемая стройностью, упорядоченностью, чинностью. Понятие «порядка» (τάξις) — как известно2, одно из ключевых в византийской системе ценностей — прослеживается в разных сферах общественного сознания: богословии, юриспруденции, политической идеологии. Закономерно его использование в трактовке государственной власти и Фотием, осуждающим всяческую нестабильность, перемены, волнения в жизни государства и общества. Противопоставление тирана (узурпатора) князю и императору основывается у Фотия на противопоставлении мятежа и «безмятежности»: «свойство тиранов — бунтовать народ, ибо во всеобщей гибели и раздоре черпает тирания неколебимость. Свойство же князя и императора — хранить единомыслие подданных безмятежным» [Там же, 887—890]. Соразмерным, упорядоченным, согласно Фотию, должен быть внешний облик князя (о нем, кстати, поучает Фотий, не следует заботиться «сверх меры»): князю приличествует «благочиние (εὐταξία) поступи», его «движения должны украситься чинностью» (τάξει); ему следует «остерегаться поспешности (τάχος) в словах», неуместной на людях и «особенно ничтожной и низменной во всеобщих государственных постановлениях»; «быстрота в словах, делах и движении» лишь в сочетании «с благочинием» (εὐταξίᾳ) являет обладающего ею божественным; «соразмерность во всем этом с благочинием» делает человека почитаемым, достойным удивления и «более пригодным управлять» — сказано в связи с тем же описанием «нормативного» облика князя; напротив, «быстрота с бесчинием» — это безумие и безрассудство; впрочем, добавляет Фотий, и «медлительность с бесчинием» — глупость [Там же, 681—700]. Смех, выражающий эмоциональное движение, искажает, по Фотию, облик и оскорбляет «благо-стояние (εὐστάϑειαν) нрава» [Там же, 705]. О том, что делает нрав «благостойным» (εὐσταϑές), Фотий пишет чуть ниже [Там же, 798—799], связывая характеристику опять-таки не с морально-этическим, но с государственным идеалом: надо править «державно» (ἐγκρατῶς), не прибегая к наказаниям, а создавая о себе впечатление, что можешь наказать.

Впрочем, Фотий не исключает категории «порядка» и из морально-этической сферы: «разумные и уравновешенные (εὐσταϑεῖς) люди», совершив что-либо выдающееся, не предаются гордости, поскольку знают о «превратности, непостоянстве (ἄστατον) и ненадежности» человеческого [Там же, 1106, 1111—1112]3. «Стойкий (εὐσταϑής) и великодушный муж постыдится изъявлять верность слов клятвой» [Там же, 923—925]. Для наших целей, однако, важнее государственный аспект рассуждений Фотия, с которым, кстати сказать, понятие «порядка» связывается чаще всего.

Представление о порядке как об условии политической стабильности определяет негативное отношение Фотия к новаторству. «Горазды нововведения ... смущать и уязвлять помыслы, а толпу вызывать на злословие и дерзость» [Там же, 1139—1140]. Всякому делу должен предшествовать совет — учит Фотий, «непредусмотренные деяния, по большей части, шатки (σφαλεραί), а содеянное праведно должно считаться скорее следствием иной причины, нежели внезапная перемена и устремление того, кто часто сбивается на сторону» [Там же, 822—825]. Патриарх настойчиво предупреждает от поспешных перемен: «Не изменяй ничего в отношении к единородцам с легкостью и без явной причины», поскольку, если причины им будут неведомы, а сама перемена правомерна, они все равно обвинят в изменении не себя, а твое легкомыслие [Там же, 851—852].

Закономерен вопрос, каково место Фотия в традиции концепций, объясняющих устройство мира, как основанное на порядке, воплощенном в иерархическом соподчинении всего сущего. Пытаясь определить, что означало понятие τάξις в Византии, Э. Арвейлер соотносит его с основополагающим для античного мировосприятия понятием меры4. Наряду с этим французская исследовательница отмечает слияние понятий «порядок» и «иерархия»: «Термин в Византии быстро приобрел смысл "иерархия"»5. Выше приводились слова Фотия о внешнем облике архонта, из которых следует, что соседство понятий «порядок» и «мера» ему не чуждо6. Близость Фотия к античному восприятию «порядка» как меры, соразмерности очевидна. Напротив, смысловая пара «порядок — иерархия» в Послании Фотия не прослеживается7.

Судя по словоупотреблению Фотия, понятие τάξις контекстуально связывается в Послании преимущественно с представлением об устойчивости, неподвижности: позитивной оценке слов ἡ εὐστϑεια (стойкость, постоянство), εὐσταϑής (устойчивый), ἀστασίαστος (безмятежный)8 противостоит на страницах его сочинения отрицательное отношение ко всякому выражению неустойчивости, подвижности в словах σφαλερός (шаткий), παρασφάλλω, ἀποσφάλω (сбивать с прямого пути), σαλεὐω (колебать, волновать, колебаться, волноваться), μεταβάλλω (переворачивать, опрокидывать, изменять), τρεπτός (изменяющийся), ἄστατος (неустойчивый, подвижный)9. При этом представление о стабильности как положительном факторе не ограничивается у Фотия сферой государственной власти, а распространяется и на другие категории. Говоря о незыблемости «сакрализованного порядка» в византийской политической идеологии, Арвейлер имеет в виду «императорский порядок» (l'ordre imperial), т. е. институт императорской власти, и совершенно справедливо объясняет природу этой стабильности корреляцией «царства земного» и «царства небесного»10. Но это, разумеется, не означает, что идеал статичности сохранял силу лишь в применении к императору. Широта его проникновения в мировоззрение византийцев засвидетельствована текстом Фотия, который к тому же был склонен рассматривать и институт константинопольского патриаршества (наряду и наравне с императорским) как один из конституирующих (упорядочивающих) византийскую социальную и идеологическую действительность11.

К сожалению, состояние изученности византийской политической идеологии не позволяет пока с большей конкретностью обозначить место Фотия в концептуальной эволюции понятий «политическая ортодоксия» и «порядок». Современная историография, как правило, даже не располагает к периодизации в этом разделе византийской политической мысли. И Бек о «политической ортодоксии», и Арвейлер о концепции «порядка» пишут как о структурных элементах византийского мировоззрения на все времена существования империи12. Исключение составляет общая периодизация византийской истории А. Кажданом, в рамках которой выделение периода с середины IX в. по начало XI в. как самостоятельного этапа основывается не в последнюю очередь на преобладающей роли концепции τάξις в политической теории того времени13. Тем самым одним, если не ведущим, из византийских идеологов, обосновывавших значение концепции τάξις (а может быть, и «политической ортодоксии») в византийской системе ценностей, был константинопольский патриарх Фотий, деятельность которого приходится как раз на вторую половину IX в.

Примечания

1. В современное византиноведение понятие «политическая ортодоксия» (православие) введено Г.-Г. Беком, избегающим, впрочем, исторического анализа этой политической концепции. См.: Beck H.-G. Das byzantinische Jahrtausend. München. 1978. S. 87—108.

2. Ahrweiler H. L'idéologie politique de l'Empire byzantin. P., 1975. P. 129—147; Kazhdan A., Constable G. People and power in Byzantium. Wash. (D.C.), 1982. P. 134.

3. Советы избегать ситуаций, для которых характерна нестабильность (выражается у Фотия словами σφαλερῶς, ἀποσφάλλω, σαλεύω), содержатся и в других местах сочинения Фотия: Послание. 1025—1027, 1076—1078, 1100.

4. Ahrweiler H. Op. cit. P. 154. Арвейлер приводит это соответствие для толкования смысла византийского термина, не претендуя на прослеживание связи между античным и византийским понятием.

5. Ibid. P. 136. Арвейлер имеет в виду встречающееся у Псевдо-Дионисия Ареопагита (т.е. в V в.) представление об иерархии как о «всемирном порядке».

6. Раскрывая свое представление о «наилучшем порядке» во внешнем облике, Фотий напоминает о соблюдении меры (Послание. 675, 681), призывает к «соразмерности с благочинием» (Там же. 694—695) в делах, речах и поступи.

7. Последнее соблазнительно связать с позицией патриарха в спорах между западными и восточными богословами об «исхождении святого духа». Фотий придерживался греческого (так сказать, «монархического») толкования проблемы, согласно которому «святой дух» исходил только от бога-Отца. Напротив, западные богословы отражали в формуле «филиокве» (и от сына) иерархический принцип в соотношении лиц троицы. Главным пунктом в богословских спорах был для Фотия именно вопрос об «исхождении святого духа». См.: Каждан А.П. Возникновение и сущность православия. М., 1968. С. 30—31, 43.

8. Послание. 705, 798, 923, 1106, 1193, 889.

9. Там же. 823, 1026, 1076—1077, 824, 1100, 825, 1111—1112.

10. Ahrweiler H. Op. cit. P. 139, 141—142.

11. Мы подразумеваем под этим разграничение Фотием автономных сфер власти императора и константинопольского патриарха в 1-м и 2-м титулах «Исагоги».

12. Бек датирует оформление «политической ортодоксии» временем императора Константина I (324—337). См.: Beck H.-G. Das byzantinische Jahrtausend. S. 92. Впрочем, мысль Бека можно понять как датировку формирования соответствующей практики в византийской политической жизни, а не ее концептуального отражения в идеологии. Вместе с тем датировка уязвима с исторической точки зрения: само понятие «ортодоксия» (православие) возникает в византийском богословии гораздо позже правления Константина I. Арвейлер также дает суммарное описание феномена τάξις в византийской политической мысли и действительности, находящееся за пределами ее периодизации византийской политической идеологии.

13. Kazhdan A., Constable G. Op. cit. P. 134.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика